— Пан Загульский никак не мог плясать с тобой, — нахмурился и, кажется, даже рассердился Анжей. — Ты путаешь что-то!

— А вот очень даже плясал! И даже… даже помнится, рассказывал… да, точно — он говорил, что никогда в поединках не знал поражения, любого соперника разил. И будто бы только один избежал заслуженной кары от его руки. Потому что позорно сбежал накануне назначенной даты! Так это… это что, ты и есть?

Анжей побелел так, что мог бы, пожалуй, соперничать в этот миг со снегом за окном.

— Ясновельможная панна, — процедил он сквозь зубы, глядя куда-то в сторону и, кажется, едва держа себя в руках, — называет меня лжецом и трусом?

— Ну, — Алька беззаботно пожала плечами, — кто-то же из семерых должен быть трусом? Выходит, ты и есть.

Богатырь резко встал. Рука его резко сжалась у пояса рубахи — будто в поисках отсутствующего оружия.

— Будь ясновельможная панна благородным шляхтичем, я вызвал бы ее на поединок, — каким-то деревянным голосом сообщил он, по-прежнему глядя мимо царевны.

Но тут уж и Алька стерпеть не смогла. Царевна она или кто? Она тоже вскочила, вот только смотрела пристально на одного Анжея.

— Будь я благородным шляхтичем, я бы не стала скрещивать клинки с лжецом и трусом!

Анжей тогда молча вышел, чеканя шаг, и допоздна не возвращался в избу. Ни доказывать, ни объяснять он ничего не стал — ни тогда, ни после. Алька же вскоре остыла и даже забеспокоилась — как он там, где? Замерзнет, небось. И чего так обиделся? Ну сказано же ей было, что есть трус в отряде. Стало быть, он и есть. И не обижался чего-то, когда Савелий об этом сказал. А ей почему нельзя?

Пана Кшишто-то она и впрямь в прошлом годе видела и говорила с ним. Ну и что? Она и не подумала бы Анжея осуждать вообще-то. Ну подумаешь, струсил разок. Так ведь сколько подвигов уже с тех пор совершил! Подумаешь тоже, прекрасная панна Касажина! Больно надо было еще из-за нее голову слагать.

А только Анжей с тех пор крепко обиду на царевну затаил. Обращался теперь только на “вы”, звал “ясновельможной панной”, да и вовсе заговаривал с ней редко, только по делу. Всегда безукоризненно вежливо — будто на приеме в царском тереме.

А шутить и подначивать ее перестал. И было это отчего-то донельзя обидно.

___________

*Сулица — нечто среднее между копьем и дротиком. Метательное оружие с железным наконечником. Длина сулицы — 1,2–1,5 м.

**Шуликун, караконджул, вештица — зимние духи в славянских верованиях.

Глава шестнадцатая, в которой разбойники получают по заслугам

— Ты нашла их? — голос короля был бесстрастен. На старую колдунью он смотрел с едва уловимым презрением.

Властитель Тридесятого королевства сидел за столом в своем кабинете. Колдунья стояла перед ним. Для посетителей сидений здесь не было.

— Да, мой повелитель, — старуха склонила голову. — Обоих.

— И каковы результаты?

— Ваш сын почти нашел царевну — я разыскала его совсем неподалеку от места, где она скрывается. Увы, его поиски были прерваны внезапной и тяжелой болезнью. Именно эта болезнь не позволила ему и выходить на связь…

— И что же это за болезнь? — тяжелый взгляд короля Демара был способен пригвоздить к полу любого из его подданных. А эта конкретная подданная еще и была не способна лгать ему, глядя в глаза. — Смотри на меня!

Колдунья медленно, будто через силу, подняла голову.

— Насморк, Ваше Величество. Тяжелейший насморк.

Властитель Тридесятого королевства побагровел.

Колдунья снова поспешно опустила взгляд. Помимо насморка, юный королевич страдал также от тяжелейших приступов поэтического вдохновения, кои старая ведьма полагала болезнью куда как похлеще. Особенно учитывая то, что в результате этих приступов получалось. Да еще и зачитывалось через зеркало любимой тетушке!

Но об этом грозному властительному отцу уж точно говорить не следовало.

— Будьте снисходительны, мой господин. Юноша едва говорит. Что до его вида… он не мог предстать в таком виде перед девушкой! Как бы ни была влюблена царевна, ее чувства могли не перенести этого испытания…

— Он страдал насморком всю зиму?!

— Зимы в Тридевятом суровы…

— Где царевна? — сквозь зубы процедил Его Величество, сцепив руки до побелевших костяшек.

— Скрывается в лесу. Я почему-то ее не вижу, будто вокруг нее вовсе нет зеркал… или все они защищены другим магом. Если рядом с ней есть волшебник, он мог и отводить глаза вашему сыну. Не судите его слишком строго. Еще… ее видели с богатырями из особого царского отряда.

— Охраняют, значит…

— Несомненно, Ваше Величество. Возможно, Наина и не собиралась отправлять ее в академию — и все это задумано было с самого начала.

— Численность отряда? — коротко бросил король.

— Вы собираетесь отбить ее силой? — вскинулась старуха, но тотчас снова потупилась, заметив, как гневно замер ее господин. — Простите, Ваше Величество. Я боюсь лишь, не изменятся ли тогда взгляды царевны. Ведь она уже не один месяц там. И, возможно, поначалу ждала спасения, надеялась на Елисея… но с тех пор утекло немало воды. Люди, что видели ее, говорят, она не выглядела несчастной. Как она отнесется к нападению на тех, кто ее приютил и охранял? Я лишь хочу предложить иной вариант. Я отправлюсь туда сама. Ведь мы хотим, чтобы царевна оставалась влюблена в Елисея, и пошла за него по доброй воле… я устрою все. Он все равно будет ее спасителем.

— Вот как? — Его Величество чуть приподнял брови. — Что ж…

— Мне понадобится время… — едва слышно прошелестела старуха, уже предчувствуя грозу, которая последует, но готовясь стойко ее вынести.

Все шло в точности по ее плану.

И она не позволит его нарушить своему очередному повелителю.

Тетушку Елисей был рад видеть всегда. Хотя бы потому, что она была единственной, кто способен был в любой момент его выслушать. Даже если королевич намеревался прочесть наизусть очередное свое гениальное творение.

Но сегодня старуха смотрела на него из зеркала с непривычной серьезностью.

— Ты действительно ее любишь? — настойчиво и уже не в первый раз спрашивала она.

— Что за вопрос, тетушка? — хмурился юноша, не понимая, чего от него хотят. — Да я за ней практически на край света пошел! Да я такие испытания и лишения претерпел… я…

— Любишь или нет?

— Конечно, люблю! — с жаром заверил Елисей. — Как вы можете сомневаться?

— Хорошо, — колдунья вздохнула. — Тогда… все должно получиться. Надеюсь. Отдыхай пока, чистая ты душа. С места не трогайся. Я скажу, когда будет пора.

Весна в Тридевятом царстве наступала быстро и разом. Вот еще вчера всюду лежал снег, а уже наутро — будто заботливая хозяюшка протерла чистой тряпицей диск дневного светила, да повымела тяжелые комковатые зимние тучи с неба, очистив его твердь до звонкой голубизны. Засияло отмытое солнце, дотягиваясь ласковыми лучами до самых укромных уголков царства. И разом хлынули ручьи, часто и весело застучала капель, сугробы осели, сделавшись ноздреватыми, захрустел и двинулся лед на реках. А там и трава начала пробиваться из напоенной влагой земли, лесная зелень принялась торопливо разворачивать листочки, стремясь закрасить мир своим жизнерадостным цветом. На деревьях набухли почки, а в садах будто замерли в предвкушении яблони и вишни — вот-вот брызнут белой пеной цветов, и поплывет по округе нежный сладкий аромат, возвещая скорое лето.

С днем рождения Альке повезло, так она сама всегда считала. Была в Тридевятом такая традиция — дарить девицам ко дню рождения непременно цветы. Хоть живые, хоть бумажные, хоть на платке крестом вышитые — но непременно цветы. Никаких иных подарков не полагалось, чай не перелом года. Но без цветов в такой день на глаза имениннице попасться — почти неприлично.

А повезло Альке, потому что родилась она в конце весны, когда цветов повсюду — видимо-невидимо, и каких красот редкостных ей только не преподносили, бывало! А еще непременно в этот день батюшка праздник большой устраивал. Всех боярских детей в царский терем приглашали, и уж сладостей им в этот день подавали вдосталь. И огни в небо пускали, и артистов приглашали, и даже карусель во дворе устраивали.